– Могу поклясться чем угодно: если с вами, не дай бог,что-нибудь произойдет, я поступлю, как этот самый Ромео! И сомневаться нечего!Клянусь…

– Не стоит клясться, Шарль, – мягко сказалаАнна. – Жизнь – это не пьеса…

– Но я…

– Кардинал не одобряет клятвы всуе…

Перед лицом столь весомого аргумента д’Артаньян замолчал небез внутреннего протеста, хотя свято верил, что говорит сущую правду, что он ив самом деле не сможет жить, если…

Но вскоре он отогнал мысли о грустном. Не место и не время.Главное, она шагала рядом, опираясь на его руку, и перед глазами еще стоялавысокая и трагическая история любви двух юных сердец, и в его душе по-прежнемупылала надежда, а значит, жизнь была прекрасна, как рассвет…

В отличие от простой публики, простоявшей все представлениена ногах и покидавшей театр в страшной давке, они оказались в лучшем положении– ложи для благородной публики соединялись галереей с домом актеров, и можнобыло уйти без толкотни.

Они миновали целую шеренгу крохотных комнаток, гдекомедианты приводили себя в будничный вид, и д’Артаньяна здесь ожидало ещенесколько сюрпризов: толстуха-кормилица оказалась самым что ни на естьвзаправдашним мужчиной, вдобавок лысым, а старик Капулетти – вовсе не старикоми даже не пожилым, а молодым человеком, лишь несколькими годами старше самогогасконца. От этой изнанки увлекательного действа д’Артаньяну стало чуточкугрустно, но это тут же прошло – им приходилось идти сквозь строй любопытныхвзглядов, и невыразимо приятно было шагать рядом с Анной, поддерживая ее подлокоток, с загадочно-важным видом обладателя…

– Рад вас видеть, Дэртэньен, – сказал вышедший избоковой двери Уилл Шакспур. – Вам понравилось?

Он выглядел не просто уставшим – выжатым, как лимон, словновесь день с утра до заката таскал тяжеленные мешки.

– Прекрасная пьеса, – сказал д’Артаньян. –Как вам только удается все это излагать красиво и складно… Вы сущий волшебник,Уилл! Что это с вами? Неприятности?

– Нет, – с вымученной улыбкой возразилШакспур. – Так, знаете ли, каждый раз случается на первом представленииновой пьесы…

– А, ну это я понимаю! – живо воскликнулд’Артаньян. – Помню, когда я первый раз на дуэли проткнул как следуетмушкетера короля, долго места себе не находил… Первая дуэль – это, знаете ли…Так что я вас понимаю, Уилл, как никто…

– Благодарю вас, – с бледной улыбкой сказалУилл. – Рад был видеть вас и вашу прекрасную даму…. Кстати, вы невозражаете, если я в какой-нибудь пьесе использую вашу сентенцию?

– Это которую? – удивился д’Артаньян.

– Вы, возможно, не помните… В тот вечер, когда мы свами и молодым Оливером сидели в «Кабаньей голове», вы мне сказали великолепнуюфразу: «Весь мир – театр, а все мы – в нем комедианты». Вы не помните?

– Э-э… – что-то такое припоминаю, – сказалд’Артаньян осторожно. Не стоило уточнять при Анне, что из событий того вечераон напрочь забыл очень и очень многое. – Ну разумеется, Уилл, используйтеэту фразу, как сочтете нужным…

– Спасибо. Быть может, вы не откажетесь выпить со мнойстаканчик виски?

– О нет! – энергично возразил д’Артаньян, приодном упоминании об виски внутренне содрогаясь. – Уже темнеет, а мне ещенужно проводить миледи Кларик в ее дом… Всего наилучшего!

– Вы великолепны, Шарль, – сказала Анна, когда онивышли на улицу и медленно направились вдоль Темзы. – Оказывается, вы еще имудрые сентенции выдумываете, а потом забываете, как ни в чем не бывало… Апочему это вы форменным образом передернулись, едва этот ваш Шакспур упомянулоб виски?

– Вам показалось, – сказал д’Артаньян насколькомог убедительнее. – Право же, показалось…

– Должно быть, – покладисто согласилась Анна ипонизила голос: – Как вы себя чувствуете перед завтрашним… предприятием?

– Простите за банальность, но ваше присутствие придаетмне храбрости, – сказал д’Артаньян. – К тому же самое трудное выпалона вашу долю…

– Ну, не преувеличивайте, – сказала она. –Нет ничего сложного в том, чтобы украдкой срезать пару подвесок с плечаБекингэма. Этот самоуверенный павлин не ждет подвоха – он себя считает самымнеотразимым на свете, а женщин – набитыми дурами, и достаточно мне будет,положив ему руку на плечо, взглянуть вот так, нежно, соблазнительно имногообещающе… – и она послала д’Артаньяну лукавый взгляд, в полной мереотвечавший вышеперечисленным эпитетам, так что в душе у гасконца смешалисьлюбовь и отчаяние.

И он воскликнул с горечью:

– О, если бы вы хоть раз посмотрели так на меня! И отвсей души, а не предприятия ради!

– За чем же дело стало? – невинно спросила Анна ивзглянула на него так, что сердце д’Артаньяна провалилось куда-то в безднысладкой тоски.

– Но это же не всерьез, – сказал он убитымголосом. – Вы по всегдашнему вашему обыкновению играете со мной…

– А если – нет? – тихо спросила она.

– Анна! – воскликнул д’Артаньян, встав лицом к нейи схватив ее руки.

– Шарль… – укорила она шепотом. – На улицелюди, на нас смотрят… Возьмите меня под руку и пойдемте дальше. Расскажите, чтовы делали тут все это время? Не скучали, надеюсь?

– Нет, – сказал он осторожно. – Я… я гулял погороду, смотрел достопримечательности.

Это было чистой правдой, он лишь не стал уточнять, чтопосвящал сему благопристойному занятию далеко не все свое время, а лишьпоследний день – чтобы выветрились последствия веселого вечера в «Кабаньейголове».

– И что же, попалось что-то интересное?

– В общем да, – сказал д’Артаньян. – Ятолько, как ни старался, не нашел рынка, где торгуют женами…

– Кем-кем?

– Надоевшими женами, – сказал д’Артаньян серьезно. –Один моряк еще в Беарне мне рассказывал, что в Лондоне есть такой рынок… Когдажена англичанину надоест или состарится, он ведет ее на этот самый рынок ипродает задешево, а то и обменивает с приплатой на новую, помоложе… Как я нирасспрашивал лондонцев, они отказывались меня понимать. Видимо, все времяпопадали такие, что плохо говорили по-французски, а по-английски я не умею…

Анна рассмеялась:

– Шарль, ваш моряк все сочинил… Нет в Лондоне такогорынка и никогда не было.

– Правда?

– Правда. Я здесь много лет прожила и непременно зналабы…

– Чертов краснобай, – сказал д’Артаньян всердцах. – Ну, попадется он мне когда-нибудь… Я ведь добросовестновыспрашивал у лондонцев, где у них тут торгуют старыми женами… То-то иныефыркали и косились мне вслед…

– Представляю… – безжалостно сказала Анна.

– Ну вот, вы опять…